Фогель сам постучал в дверь, ему хотелось видеть выражение лица у старика, когда тот откроет. Он отсалютовал хозяину и представился, будто не замечая его полной растерянности. Герман пригласил гестаповца и сопровождавших его пятерых солдат в дом. Фогель уселся за кухонный стол напротив хозяйского места, где на краю столешницы еще дымилась чашка кофе. Герман предложил кофе и ему. Фогель отказался и жестом попросил старика сесть. Время не ждало.

– Что я могу для вас сделать, герр Фогель?

– Вчера у вас была гостья.

– Каролина, соседка моя, заходит чуть не каждый день. Помогает по…

– Не шути со мной, старый хрен, – угрожающе произнес Фогель. – Я ищу Франку Гербер. Я слышал, она вчера сюда приходила. Твоя племянница убила моего коллегу, прекрасного человека, отца семейства, – хладнокровно его застрелила.

– Не пойму никак, о чем это вы. Я Франку уже много лет не видел.

– Не валяй дурака, Гербер. Мы знаем: она здесь была. Номер со старческим слабоумием не пройдет. Что она сказала? Сообщила, куда направляется? Она одна приходила?

Фогель хлопнул по чашке ладонью, та полетела на пол и разбилась.

– Думаете, я вас боюсь?

– Думаю, не мешало бы. Заступиться за тебя некому. – Фогель обвел взглядом кухню и пятерых солдат, сжимавших в руках винтовки. – Я могу вывести тебя и расстрелять прямо посреди улицы, и ни один суд в рейхе меня не осудит. Могу запереть тебя в погребе, могу уморить голодом или пытать – потехи ради. Итак, я спрашиваю: сказала ли эта дрянь, куда направляется?

– Следи за языком! Я нашу страну помню, когда она еще считалась страной ученых и поэтов, когда такие болваны, как ты, и высунуться не смели. Нацепил повязку с булавкой и думаешь, тебе все можно?

Фогель вынул пистолет и нацелил на старика. Тот не шелохнулся.

– Я много лет никого не убивал. Не заставляй меня убивать сейчас. Скажи, где племянница. Повторяю: она застрелила моего коллегу. Она была одна или нет?

– Я тебе уже говорил, что много лет ее не видел.

Фогель взвел курок и прицелился Герману в лоб.

– Я – старик, – сказал тот. – Все мы рано или поздно умрем. Смерти я не боюсь и тебя тоже не боюсь. Давай, стреляй, потому что я лучше умру, чем отдам свою девочку на милость таких, как ты, нацистских щенков.

– Ладно, будь по-твоему. – И Фогель нажал на курок.

От страшного холода притуплялась даже боль. Теперь Франка боялась обморожения. После многих часов шагания по снегу ей казалось, что вместо ступней у нее два огромных кирпича. Перерыв на завтрак она сделала с большим облегчением, хотя разводить огонь было нельзя. Разговаривали шепотом.

– Джон, а если нас найдут?

– Постараемся, чтобы не нашли.

Он расстелил одеяло. Франка взяла протянутый ей черствый хлеб и сыр и съела, почти не жуя.

Джон развернул карту.

– До границы километров десять. Ты как?

– Хорошо. Настроилась скоро попасть в Швейцарию. А ты?

– Тоже.

Франка прислонилась к дереву и, запрокинув голову, смотрела на уходящий в небо ствол. Пахло утром, лесом – снегом и хвоей. Знакомые запахи успокаивали. Это ее лес. Гестапо здесь на чужой территории.

Низкие тучи были похожи на смятые несвежие простыни. По верхам гулял ветерок, потряхивал кроны деревьев. Джон разрезал последний кусочек сыра, протянул Франке ломтик.

– А чем бы ты занимался, если бы не война? – спросила девушка.

– Не знаю. Не случись войны, управлять компанией я все равно не стал бы. Мне нужно бороться за что-нибудь другое. Может, я до сих пор был бы женат… А ты?

– У меня все сложнее. Даже не будь войны, нацисты-то никуда бы не делись, и наша, внутренняя, война – тоже.

– А если бы они не пришли к власти?

– Понятия не имею. Сколько помню – с подросткового возраста, – всегда они правили.

– Ты бы не смогла здесь долго жить – при них.

– Я готова уйти. Моя старая жизнь кончилась.

Некоторое время царила тишина.

– Готова, – повторила Франка. – У меня здесь ничего не осталось. Ни страны, ни семьи.

Если они перейдут границу живыми, решение будет за ней. Еще перейти бы. Ноги у Джона болели всю ночь напролет, и он растирал их, чтобы унять боль. Навалилась смертельная усталость. Можно лечь на одеяло – и уснуть. Но тогда их поймают, и они погибнут.

Настало время идти. Джон поднялся.

– Почему ты не бросила меня умирать в снегу?

– Что?

– Я был в форме люфтваффе, в твоих глазах – представитель режима, разрушившего твою жизнь и твою страну. Зачем ты меня спасла?

– Потому что ты – человек, а я – медсестра. Мне так положено.

– Ты рисковала жизнью ради незнакомого нацистского летчика.

– Нужно было чем-то заняться.

– Ясно, – сказал Джон, помогая ей встать. – Вперед. Через час или два выйдем к границе.

Фогель разложил на кухонном столе карту, стараясь не испачкать ее в крови. Через Рейн чертова девка не поплывет. В январе-то. Пойдет к Инцлингену, где граница между Германией и Швейцарией проходит посуху.

Фогель уже направил туда пятьдесят человек – прочесывать лес, еще сто человек обыскивали прилежащую двадцатикилометровую полосу. Скоро эта дрянь угодит в ловушку, как крыса, и он сполна насладится местью. Преподаст всем хороший урок. Может, стоит повесить ее посреди города, как поступает гестапо с мятежниками на оккупированных землях?.. Надо обсудить это с начальством. Фогель свернул карту и двинулся к машине, сопровождаемый своей свитой. До границы ехать минут сорок, и нужно успеть к аресту: очень хочется увидеть лицо девчонки, когда она поймет, что полностью в его власти.

Ноги словно одеревенели; Джон едва их переставлял и старался сильнее опираться на посох. Каждый шаг давался с трудом.

– Почти на месте, – сказал он. – Скоро ты будешь на свободе – впервые за много лет.

Такая досада – первые дни Франке придется провести в лагере для беженцев, без работы… Впрочем, война скоро закончится. Джону очень нравилось чувствовать себя ее освободителем. Порученное ему задание переросло в нечто большее. Он представлял, как отдает пленку Дикому Биллу – флаги, рукопожатия и прочее, – но Франка была для него гораздо важней. Свое будущее он представлял только с ней – и это придавало ему решимости.

Они брели и брели, бороздя снежную толщу. Джон не сомневался, что Беркеля уже нашли и гестапо идет за ними по пятам.

До ручья, который приведет их к нужному месту, оставалось не больше двух километров – если карта точна.

Впереди виднелась поляна, которую пересекала дорога. Джон сделал Франке знак остановиться, прошел вперед и осторожно выглянул из-за дерева. Посмотрел в одну сторону, в другую. Видимая часть дороги была пуста. От места, где они стояли, до нее оставалось несколько шагов, зато по другую ее сторону метров на двести простиралась пустошь. Какое-то время идти придется по открытой местности. Выбора, однако, не было. От ручья, который вел к свободе, их отделяло меньше километра.